Частный случай - Страница 27

— Не знаю, — повторил Вадим. Ссылка на Хельсинки показалась ему не лишенной логики. — Но… практически — как это можно осуществить? Вам ведь пришлось бы везти это, — он хлопнул по свертку в газете, — с собой, а в аэропорту спросят: что за бумаги вы везете?

— О, — она снова рассмеялась, — это мне везти не пришлось бы! Это вы можете спокойно унести к себе домой и прятать подальше… но крайней мере месяца на два. После всегда можно сказать, что это перепечатано с магнитофонной записи. Все можно ошень легко устроить… если вы согласны.

— Подумать надо, — сказал Вадим, уже внутренне поколебавшись.

Страшновато было, что греха таить, используют-то они это явно в своих целях, но… ему-то, собственно, какое дело? С тех пор как существует литература, авторов всегда использовали как хотели — и каждый в своих целях. Толстого как только не интерпретировали, чего только не доказывали, опираясь на его высказывания. Если этого бояться, тогда вообще нельзя писать — если каждую фразу, каждую мысль формулировать так, чтобы заведомо не допускала иных, неавторских толкований. Да и невозможно это, как ни исхитряйся…

— О, да, подумайте, — поощрительно сказала Карен. — Я не настаиваю! Но я завтра вечером улетаю в Москву, поэтому вот мой телефон — это я в отеле, и вы мне, пожалуйста, позвоните, если надумаете согласиться. Мне кашется, это было бы в ваших интересах…

Глава 11

— А я что вам говорил, — сказал полковник. — Это вы все доказывали, что, мол, ни сном ни духом… А он, выходит, вон какими делами занимается!

— Извините, Сергей Иванович, — возразил Борис Васильевич. — Ничем таким, мне кажется, он не занимается. То, что эта дамочка с ним встречалась, еще ни о чем не говорит.

— Бумаги какие-то он ей передавал?

— Допустим. Хотя — точности ради — нельзя утверждать, что это были бумаги…

— А что же это было? — ехидно спросил полковник. — Палка копченой колбасы?

— Хорошо, пусть бумаги. На следующий день она их ему вернула — по виду, во всяком случае, сверток был тот же. Скорее всего, он давал ей почитать что-то свое. Она могла попросить — все-таки славистка, занимается советской литературой… Вот он ей свои рассказы и дал.

— А с какой целью? Это приятелям дают читать, ну или там критику какому-нибудь знакомому… чтобы оценил, посоветовал. А тут что? Да он ее первый раз в жизни увидел и сразу — такое доверие.

— Ну раз она связана с Векслером, то наверняка представилась его близкой знакомой — тут психологически расчет правильный.

— После того как его специально предупреждали насчет Векслера? Психологически, как вы говорите, визит этой дамы должен был Кротова сразу насторожить; он же, напротив, встречает ее как близкого человека. Не знаю, Борис Васильевич, не правится мне вся эта история. Чем больше думаю, тем больше не правится…

— Хорошего в ней мало, — согласился Ермолаев. — Но я бы все же встретился и поговорил еще раз с Кротовым. Что-то здесь не то.

— Поговорите. — Полковник пожал плечами. — Если вы думаете, что есть смысл, поговорите. Он не был с вами откровенен в тот раз, теперь я совершенно в этом убежден. Попытайтесь снова… пока еще есть время.

Если оно еще есть, подумал Борис Васильевич. Ему тоже очень не нравилась «вся эта история», и не нравилась потому, что он не мог отделаться от ощущения допущенной где-то ошибки. Впрочем, нет, тут другое. Не ошибка, нет, ошибка — это нечто выявившееся, осознанное, понятное… а тут какой-то неуловимый промах, недогляд, что ли. Но в чем?

Этот звонок не был неожиданностью для Вадима. Товарищ из комитета — тот самый, что весной приезжая на базу, разговаривал с ним вполне дружелюбно, поинтересовался делами, работой, литературными новостями. А потом сказал, что хотелось бы встретиться и поговорить, может быть, он смог бы заехать на Литейный, пропуск будет заказан. Если, конечно, это не нарушает его творческих планов, добавил он; Вадим жизнерадостно заверил, что нет-нет, не нарушает нисколько.

Но все же он был несколько встревожен.

Дался им этот Векслер! Подумать только, не успела здесь промелькнуть его знакомая, как тут же насторожились. Наверняка вызов связан с Карен. А ему как теперь держаться? Умолчать о встрече глупо, а вот все остальное? Да, надо сказать так: она попросила прочитать рассказы, он дал и на другой день получил их обратно. Святая правда, ни к чему не подкопаешься, А уж насчет остального — молчок, это и впрямь его личное и никого не касающееся дело; во всяком случае, никакого отношения к вопросам государственной безопасности. Насчет ракетных баз разговора не было, а если ему предложили опубликовать там повесть, которая здесь никому не нужна, так что — какой родине от этого ущерб?

Настроившись таким образом, Вадим пришел к капитану Ермолаеву, сел, оглядывая кабинет со сдержанным любопытством, воспользовался приглашением курить. Любопытство овладело им с того момента, когда он переступил порог этого загадочного здания, ему здесь все казалось загадочным, необычным — широкие лестничные марши, тишина в высоких коридорах, устланных скрадывающей шаги дорожкой.

— Вадим Николаевич, — дружелюбно сказал Ермолаев, — вы, наверное, догадываетесь, по какому вопросу я вас пригласил. Речь опять пойдет о нашем общем знакомом. Вам, кстати, задним числом… не припомнилось ничего такого, что могло бы, так сказать, пролить свет? Вы ведь, вероятно, думали об этом после нашего разговора. Да и встречались с ним, кажется? Помнится, вы тогда сказали, что он выражал намерение пообщаться.

— Да, мы с Векслером виделись незадолго до его отъезда. Он вечером позвонил мне, сказал, что уезжает, и пригласил с ним поужинать… там, в гостинице. Ну туда я не захотел… Поэтому просто прошвырнулись по улицам, он сказал, что хочет на прощание Невский посмотреть.